Опыт наблюдения.

 

Господа, Ваши имена я изменил и перепутал.

 

Меня в первый раз на большую, тогда большую, воду взяли. Познакомившись, однажды в бане, с компанией невнятно и громко говорящих мужиков, я разделил с ними их эмоциональное состояние и стал соучастником ремонта и восстановления одной замечательной и быстрой лодки. Скоро начиналась навигация, ремонт по здравому разумению мог закончиться только осенью, а пойти в поход под парусом хотелось очень – даже больше, чем проходящих мимо девушек. И Капитан Рогов, проявив сострадание, сосватал меня Капитану Гущину.
Я оказался в экипаже шхерного крейсера германской постройки 20-х гг. прошлого века. Отгонявшись, на «Кубок Волги» мы пошли на Онежское озеро. Наконец, позади остался Волго-балтийский канал и яхта взяла курс на Петрозаводск. Волна сильно не беспокоила, ветер был ровным. Только, вот, на горизонте показалось серая грозовая тучка. Каждый занимался своим делом: Гущин спал в форпике, Альберт рулил, медитативно задрав голову к топу мачты, я ковырял в носу, разглядывая тучку.
– Альберт, – произнес я – кажется, шквал будет.
– … – односложно ответил он, не поворачивая головы. Да, и, что мог ответить капитан 1-го ранга, в недавнем капитан большого боевого корабля, человеку, в первый раз увидевшему чистую линию горизонта вокруг себя.
– Альберт, шквал идет. – повторил я, дивясь скорости приближения тучки.
Он продолжал молча рассматривать парус в районе краспиц. Ветер внезапно стих, я на всякий случай сбросил шкот стакселя с лебедки и кинулся травить грот. Но не успел, почему-то помешали альбертовы ноги.
Мягкий удар кувалдой – метафора, более всего подходящая событию. Яхта легла парусами на воду, а какая-то зловредная волнишка добавила импульс. Лодка перевернулась. Включилась память предков, я забрался на корпус, с почти вертикально торчащим килем – сейчас пришла аналогия с рубкой подводной лодки, тогда это был просто киль – оглядел линию горизонта вокруг и не увидел ни-че-го ни островка, ни силуэта корабля. У меня всегда так, если сильно, что-то надо, под рукой этого нет. Тогда я и получил свой первый трансцендентный опыт, увидев в мгновение до и после. До мне неинтересно, я только подивился детальности видения, а, что увидел после, расскажу.
Я не стал помогать Альберту в его безуспешных попытках забраться на днище. Не утонет. Представил себе Гущина, просыпающегося на подволоке форпика – забыл потом спросить у него про сон на потолке. И приготовился к короткой, но прочувственной речи, которую он произнесет через минуту: « …, шквал просрали!!!» Яхта уверенно восстановила свое нормальное положение в послешкваловом затишье. На место рулевого, как и положено, сел Гущин, а Альберт, сделав попытку ненужных уже извинений, отправился в каюту отчерпывать воду. Он просидел там, наклонившись вниз головой, все то время пока мы не влетели в Шалу. Как мужика не укачало за шесть часов?!
Ветер усиливался, нужно было прибрать паруса. Пока убирал стаксель, не забывал наблюдать за метаморфозами границы стихий. Волн почти не стало, мне показалось, что их сдуло ветром. Вода стала белой от пены, а сама поверхность приобрела объем из пузырей пены и аэрозоля брызг. Грот мы просто притравили, оставив метра два от рубки. Так он и валялся все время, занимая кокпит. Пришлось поменять курс и увалиться под ветер. По недосмотру я упустил фал стакселя, но не услышал от Гущина ни слова упрека, всего лишь фразу.
– Надо достать.
Такелаж свистел на ветру, носика по самую мачту не было видно под водой. Казалось, лодка шла с креном на нос. Форлюк нормально тек, Альберт исправно отчерпывал воду, выливая ведра в кокпит. Мне снова пришлось идти на носик. Одной рукой я ухватился за форштаг. Другой держал отпорный крюк, попросту багор, за основание, делая легкие движения кистью руки, чтобы попасть в двухсантиметровое колечко. Наконец, мне это удалось. Я закрепил фал на мачте и со всей возможной поспешностью ретировался к Гущину в кокпит, позабыв отпорный крюк.
Мы сидели рядом. Ему было страшно отправлять меня в водяную пену еще раз, мне было страшно возвращаться обратно. Хороший был крючок, легкий, удобный. Теперь я знаю, что смогу приласкать девушку, стоя по пояс в бурной Тисе.
Волна становилась больше, позади показался «Волго-Балт» тоже убегавший по ветру. Ветер срывал с гребней ниточки капель, вокруг все, казалось, было увешано белыми флажками. Когда видишь подобное по телевизору, то не ощущаешь резкости динамики. Сейчас же струи воды исчезали и появлялись с недоступной глазу скоростью. Гущин поглядывал на полуголую мачту и жевал папиросу.
– Миш, это уже шторм? – спросил я. Он, посмотрев вокруг, покивал головой.
Чтобы меньше укачивало, я старался смотреть вперед, фиксируя взгляд на линии горизонта. Оглядываться назад было жутковато. Волнение усилилось и каждая догоняющая лодку волна, пыталась поглотить ее, передумывая под конец. Прикидывая так и эдак их высоту, пришел к выводу, что точно не ниже краспиц. Позже в лоции я прочитал, что высота волн на Онежском озере больше двух с половиной метров не бывает. Наверное, гидрографы с собой другой метр возят.
Стал виден берег, а где то там устье Водлы – наше убежище от шторма. «Волго-Балт», нагоняя, прикрывал нас немного от ветра. Когда он обогнал нас, пройдя рядом, на корму выскочил мужик, покрутил пальцем у виска и почти сразу был смыт набежавшей волной в недра корабля. Спорить мы с ним не стали, возражений у нас не нашлось, а получить доступ к объекту возможности не было. Показалась полоска прибойной волны, но не у берега, а на камнях, сквозь которые нам предстояло проскочить на полном ходу. Маневрировать мы не могли, от опущенного паруса остался один лишь кусочек, но и его хватало для метровых бурунов из-под носа. Я решил сменить Альберта, пусть ему теперь будет страшно, и полез в каюту откачивать воду. Укачало сразу. Вестибулярный аппарат не только потерял точку опоры в виде горизонта, он еще не знал где верх и низ потому, что приходилось сидеть опустив голову, придерживая ведро и доставая воду из-под сланей. Качка поменялась, вероятно, мы уже прошли полосу камней. На мой вопрос Гущин также утвердительно кивнул. Сквозь неплотности форлюка уже не текло, я оставил внутри минимально возможное количество воды и вылез в кокпит. В скором времени мы вошли в реку и бросили якорь у поселка Шальский. Улицы его были соизмеримой длины и ширины. Жители, которого использовали трейлевщики для поездок в магазин, а в нем самом из продуктов была одна лишь водка. Там я увидел настоящую коновязь.
Через два дня, отдохнув и протрезвев, мы пошли в Петрозаводск. Поставив стаксель, я держался за форштаг и смотрел на горизонт. Мне было страшно, мне было наплевать на все. Впереди была другая история про других девушек.
 
 
Фор… все, что спереди
Бак… все, что сзади, там где транец и корма

 

Максим Евдокимов.©